— Они смотрели за маяком?
— Нет, за маяком уже не нужно было присматривать к тому времени. Они были просто раздолбаи.
Мирья тряхнула головой и сменила тему разговора, спросив:
— Где мои внуки?
— В саду в Марнэсе.
— Уже?
— Конечно, Ливия посещает «нулевку».
Мирья кивнула, даже не улыбнувшись.
— Конечно, — сказала она. — Как я могла забыть. Дерьмо.
Внезапно она повернулась и вышла на улицу со словами:
— Кстати, животное…
Йоаким остался в кухне, не понимая, что с тещей. Он надеялся, что на хуторе мать Катрин долго не задержится. С Мирьей было нелегко общаться. Раздался хлопок автомобильной двери, и Катрин снова появилась на пороге с сумками. Из одной из них она достала серый ящик.
— Мне подарили ее соседи, а вот все остальное пришлось купить.
«Клетка для кошки», — догадался Йоаким.
— Ты шутишь? — сказал он вслух.
Мирья только покачала головой и открыла дверцу. Из клетки выпрыгнул большой серый кот в черную полоску и растянулся на полу, с подозрением поглядывая на Йоакима.
— Это Распутин, — объявила Мирья. — Его назвали в честь русского монаха.
Открыв вторую сумку, Мирья принялась доставать банки с кошачьей едой, миски для еды и кошачий туалет.
— Мы не можем его оставить, — сказал Йоаким.
— Конечно, можете, — возразила Мирья. — Он оживляет атмосферу.
Распутин потерся о ноги Йоакима, а через пару секунд уже был у входной двери. Мирья выпустила кота наружу.
— Пошел крыс ловить, — сказала она.
— Я не видел тут ни одной крысы, — проговорил Йоаким.
— Это потому, что крысы умнее тебя.
Мирья взяла яблоко из миски на столе и спросила:
— Когда вы приедете навестить меня в Кальмаре?
— Я и не знал, что мы приглашены.
— Конечно. — Мирья вгрызлась зубами в яблоко. — Приезжайте когда пожелаете.
— Катрин ты никогда не приглашала, насколько я помню, — заметил Йоаким.
— Катрин никогда бы и не приехала, — сказала Мирья. — Но мы иногда перезванивались.
— Раз в году, — уточнил Йоаким, — на Рождество.
Мирья покачала головой:
— Мы говорили всего месяц назад.
— О чем же?
— Ничего особенного. О моей выставке в Кальмаре и моем новом мужчине, Ульфе.
— Другими словами, вы говорили только о тебе.
— Нет, о ней тоже.
— И что она сказала?
— Ей было очень одиноко здесь. Она скучала по тебе. По Стокгольму она не скучала… Только по тебе.
— Я должен был закончить работу.
Конечно, он мог сделать это и раньше. Он много чего мог сделать раньше. Но не хотел обсуждать это с тещей. Мирья снова вышла в коридор. На этот раз ее внимание привлекла картина Рамбе перед спальней Йоакима.
— Я подарила ее Катрин на двадцатилетие, — сказала Мирья. — На память о бабушке.
— Катрин очень ее любила.
— Не стоит держать картину здесь. На последнем аукционе работа Торун ушла за триста тысяч.
— Да? Но никто не знает, что она здесь.
Мирья внимательно разглядывала картину.
— Ни одной горизонтальной линии… Вот почему на нее так сложно смотреть, — произнесла она. — Именно так и выглядит буря.
— Торун видела бури?
— Конечно. В первую же зиму на остров налетел сильный шторм. Но Торун все равно пошла к торфянику. Ей нравилось рисовать на открытом воздухе.
— Мы там были вчера, — заметил Йоаким. — Там хорошо.
— Только не в шторм, — продолжала Мирья. — Ее мольберт унесло ветром. Солнце исчезло. Начался снег. Видимость была не дальше метра.
— Но Торун выжила?
— Выбираясь из торфяника, она провалилась в воду, но тут на мгновение видимость улучшилась, и она увидела маяк. В последнюю секунду ей удалось выбраться из воды. Мирья рассказывала, что, выползая из торфяника, Торун видела мертвых… Тех, кого принесли в жертву в древние времена… Она сказала, что они показались из воды и тянули к ней руки.
Йоаким напрягся. Теперь понятно, почему картины Торун такие мрачные.
— С того дня у нее начались проблемы со зрением, — прибавила Мирья. — В конце концов она полностью ослепла.
— Из-за шторма?
— Неизвестно. Но после того дня она не могла открыть глаза несколько дней. Шторм принес песок, смешанный со льдом: это все равно что иголки, летящие в глаза.
Мирья отошла в сторону.
— Людям не нравятся мрачные картины, — сказала она. — Они хотят видеть синее море, спокойное море и цветы. Радостные полотна в светлых рамах.
— Как у тебя.
— Именно так, — энергично кивнула Мирья, не обижаясь на его слова. — Солнечные картины для дачников.
Она огляделась по сторонам:
— Но у вас нет ни одной работы Мирьи Рамбе, не так ли?
— Нет, но у Катрин были открытки.
— Хорошо, — кивнула Мирья. — Открытки тоже приносят деньги.
Йоакиму слова давались с трудом. Он продолжил идти в сторону кухни.
— Сколько картин нарисовала Торун? — спросил он.
— Много. Около пятидесяти.
— А теперь их осталось только шесть?
— Да, только шесть, — с грустью подтвердила Мирья.
— Люди говорят…
Мирья не дала ему закончить, сказав:
— Я знаю, что говорят люди, — что это ее дочь уничтожила картины, которые сегодня стоили бы миллионы… Говорят, я положила их в печь и подожгла, чтобы не замерзнуть.
— Катрин в это не верила.
— Вот как?..
— Она сказала, что ты завидовала Торун… И выбросила ее картины в море.
— Катрин родилась год спустя, она не могла знать, — вздохнув, сказала Мирья. — Я слышала эти сплетни. Мирья Рамбе встречается с молодыми мужчинами, пьет беспробудно… Катрин тебе говорила?