— Грета? Откуда ты знаешь?
Но Людвиг только улыбается, зажигая новую сигарету.
Теперь видна смотровая вышка, построенная из дерева и замаскированная защитной сеткой. С востока ее почти занесло снегом. От вышки к дороге тянется трос. Вторая смотровая вышка устроена на верху южного маяка Олуддена, куда перед самым началом войны провели электричество. Там тепло и удобно следить за чужими самолетами. Но почему-то Людвиг предпочитает в одиночку сидеть на вышке у торфяника. И Эскилю кажется, что он знает почему. Людвиг редко бывает один на вышке. Местные парни ненавидят его, потому что всем девушкам из Рёрбю Людвиг очень нравится.
Людвиг подходит к вышке, варежкой стряхивает снег с лестницы, поднимается наверх и через минуту спускается обратно.
— Держи, — говорит он, протягивая Эскилю стеклянную бутылку.
Это крепкая домашняя настойка на спирту, вот почему содержимое бутылки не замерзло в такую погоду. Эскиль отворачивает пробку и делает глоток горячительной жидкости. Бутылка уже наполовину опорожнена.
— Так ты вчера был здесь и пил? — спрашивает Эскиль.
— Ara, — кивает Людвиг.
— И назад вернулся уже в шторм?
— Я почти полз, цепляясь за веревку: ветер с ног валил, — отвечает Людвиг. — Как хорошо, что мы привязали трос.
Он убирает бутылку на место, и солдаты снова продолжают свой путь на север в сторону Рёрбю.
Через пятнадцать минут они нашли тело. Из снега на равнине выглядывает что-то похожее на березовый пенек. Прищурившись, Эскиль различает руку.
Грета Фриберг была почти у деревни, когда ее остановила буря. Окоченевшее лицо девушки обращено к небу, и все оно — даже глаза — покрыто ледяными кристаллами. Эскиль не может отвести взгляда от замерзшей в снегу девушки. Он опускается на колени, не говоря ни слова. Людвиг стоит сзади и курит.
— Это она? — тихо произносит Эскиль.
Стряхивая пепел, Людвиг слегка наклоняется к мертвому телу.
— Да, — говорит он, — это Грета.
— Она была с тобой, да? — спрашивает Эскиль. — Вчера на вышке?
— Может быть, — отвечает Людвиг. — Придется что-нибудь наплести Каминену.
Эскиль поднимается.
— Не лги мне, Людвиг, — говорит он.
Людвиг пожимает плечами и тушит сигарету.
— Она сказала, что хочет домой. Ей было холодно, и она не хотела ночевать со мной на вышке. Поэтому она пошла в свою сторону, а я в свою.
Эскиль переводит взгляд с него на тело в снегу.
— Надо позвать подмогу. Нельзя оставлять ее в снегу.
— Попробуем довезти ее на санках, — говорит Людвиг. — Пошли за санками.
Он поворачивается и идет обратно в сторону хутора. Эскиль тоже делает несколько шагов спиной вперед: ему страшно повернуться к трупу спиной. Потом разворачивается и бросается догонять Людвига. Молча они идут по снегу.
— Ты вырежешь имя на сеновале? — спрашивает он. — Как мы сделали после смерти Вернера?
Солдату Вернеру было всего семнадцать, когда он упал с лодки и утонул летом 1942 года. Имя Греты нужно вырезать рядом на доске, так кажется Эскилю. Но Людвиг только качает головой.
— Я едва ее знал, — говорит он.
— Но…
— Это была ее вина, — продолжает Людвиг. — Ей следовало остаться со мной на вышке. Я не дал бы ей замерзнуть.
Эскиль ничего на это не говорит.
— В деревнях еще полно девчонок, — добавляет Людвиг, обводя взглядом торфяник. — В этом-то и прелесть, что они никогда не кончаются.
Эскиль кивает. Но ему сейчас не до девчонок. Он думает о смерти.
Начался декабрь — месяц праздников. После обеда Йоаким снова вошел в промерзший коровник и поднялся на сеновал. Но на этот раз в руках у него были молоток и монтировка. Солнце уже село, на хутор опустились сумерки. Оставался час до того времени, как надо будет забирать детей из сада, но Йоаким не спешил. Он решил сделать себе подарок в ознаменование завершения ремонтных работ на первом этаже.
Наверху было тихо и спокойно, и даже холод не мешал Йоакиму разглядывать имена, вырезанные на стене. Снова и снова, как мантру, повторял он про себя имя Катрин.
Многие из имен Йоаким уже знал наизусть, как и каждый сучок, каждую трещинку на стене. Слева в углу между досками щель была шире, чем другие, и сейчас привлекла внимание Йоакима.
Он нагнулся, чтобы рассмотреть щель внимательнее. Доска треснула как раз посреди сучка, и трещина пошла вниз по диагонали. Йоаким нажал на нее рукой, и доска с треском поддалась давлению.
Йоаким потянулся за монтировкой и сунул ее в щель. Приставив к концу монтировки молоток, ударил, чувствуя, как острое железо проткнуло дерево насквозь. Понадобились еще десять ударов молотком, чтобы доска оторвалась и с грохотом рухнула по другую сторону стены.
Йоаким наклонился, чтобы заглянуть в десятисантиметровое отверстие в стене, и вдохнул знакомый запах. Этот запах заставил Йоакима зажмуриться и опереться на стену. Запах Катрин.
Упав на колени, Йоаким сунул руку в отверстие в стене. Сначала пальцы, потом запястье, потом всю руку по локоть. В темноте он шарил рукой в поисках хоть чего-нибудь. И внезапно его пальцы наткнулись на что-то. Что-то мягкое, похожее на ткань, вроде куртки или брюк.
Йоаким резко отдернул руку.
В это мгновение снаружи раздался шум мотора, и свет фар ударил по заиндевевшим окнам сеновала. Бросив последний взгляд на отверстие в стене, Йоаким направился к лестнице, ведущей вниз.
На улице его ослепил свет фар. Хлопнула дверца.
— Йоаким, привет!
Он узнал голос. Марианна, воспитательница из детского сада.