Тильда ничего не сказала, но ей вспомнился тот октябрьский вечер, когда она одна ждала Вестина на хуторе. Тогда ей тоже показалось, что в доме кроме нее кто-то есть.
— Покойные всегда рядом с нами, — сказал Герлоф, сжимая в руках кофейную чашку. — Вы же не верите, что они отдыхают себе на кладбище?
— Но ведь похоронены они там?
— Не всегда. — Герлоф кивнул в сторону полей за домом. — Мертвые на острове повсюду. С этим остается только смириться. Тут везде старые могилы, могильники каменного века. Захоронения железного и бронзового века. Курганы времен викингов… — Он перевел взгляд на окно, в которое было видно, как в тумане поблескивало море. — И там снаружи тоже кладбище. Все восточное побережье — кладбище для сотен кораблей, налетевших на мель и разбившихся вдребезги о скалы, и для всех утонувших моряков. Многие из них даже не умели плавать.
Йоаким покачал головой.
— Я раньше не верил в привидения. Прежде чем мы сюда переехали, я также не верил, что мертвые возвращаются… Но теперь я сам не знаю, во что верить. Здесь столько всего случилось.
В кухне воцарилась тишина.
— Что бы вы ни чувствовали, что бы вы ни думали, нельзя позволять мертвым управлять вами, — наконец тихо произнес Герлоф.
— Знаю, — кивнул Йоаким.
— И опасно пытаться призывать их… и задавать вопросы.
— Вопросы?
— Никогда не знаешь, какой получишь ответ.
Йоаким опустил взгляд в чашку.
— Я много думал об этих преданиях, в которых говорится о том, что они возвращаются, — признался он.
— Кто они? — спросил Герлоф.
— Покойные. Соседи рассказали мне историю о том, что каждое Рождество души умерших людей возвращаются домой. Вы слышали об этом?
— Да, это старая история, — ответил Герлоф. — Я слышал ее в разных местах, не только здесь. Считается, что покойные возвращаются, чтобы отпраздновать Рождество с близкими. И если кто-то пытался им помешать, это заканчивалось всегда плохо.
Йоаким прибавил:
— Некоторые верят, что в это время можно увидеть мертвых… Причем не только в церкви, но и дома тоже.
— На Рождество люди зажигают в окнах свечи, — продолжал Герлоф, — чтобы души умерших людей могли найти дорогу домой.
Йоаким подался вперед.
— Но это только те, кто умер на хуторе, или другие покойные тоже?
— Вы имеете в виду моряков? — спросил Герлоф.
— Да. Или других людей, умерших в другом месте. Они тоже возвращаются?
Герлоф бросил взгляд на Тильду и, покачав головой, сказал:
— Это только народное поверье… С Рождеством связано много преданий. Это ведь самое темное время в году. В народе зима давно ассоциируется со смертью. После Рождества дни становятся длиннее, и жизнь возвращается на остров.
Йоаким помолчал и произнес:
— Я жду этого… Жду, когда тьма сменится светом.
Пятью минутами позже они уже стояли на улице, прощаясь. Йоаким протянул руку.
— У вас тут хорошо, — сказал Герлоф, пожимая ее. — Но будьте осторожны в шторм.
— Шторм? Вы имеете в виду снежную бурю?
Герлоф кивнул:
— Она случается не каждый год, но я чувствую, что этой зимой ее не избежать. Во время бури нельзя выходить из дома, особенно детям.
— А как можно узнать, что она надвигается? — спросил Йоаким. — Как вы, местные, определяете, что приближается буря?
— Смотрим на градусник и слушаем прогноз погоды, — с улыбкой ответил Герлоф. — В этом году рано похолодало, это плохой знак.
— Хорошо, спасибо за предупреждение. Мы будем осторожны.
— Вот и молодцы, — сказал Герлоф и пошел к машине, опираясь на Тильду. Внезапно он остановился и обернулся.
— Один только вопрос, — обратился он к Йоакиму. — Как ваша жена была одета в день трагедии?
Улыбка пропала с лица Йоакима.
— Простите?
— Вы помните, во что она была тогда одета?
— Ничего особенно. Сапоги, джинсы и зимняя куртка.
— Они сохранились?
Йоаким кивнул. На лице его отразилось страдание.
— Мне вернули одежду из больницы. В пакете.
— Можно мне ее взять? — спросил Герлоф.
— Взять? Вы имеете в виду одолжить?
— Да, одолжить. Я ничего с вещами не сделаю, только посмотрю.
— Хорошо. Я их еще не распаковывал. Сейчас принесу.
Он вернулся в дом.
— Возьми у него пакет, Тильда, — велел Герлоф, усаживаясь в машину.
Когда Тильда вывела машину из ворот, Герлоф откинулся на спинку сиденья и вздохнул:
— Вот и поговорили. Видно, я все-таки старичок с трубкой, но что поделаешь…
У него на коленях лежал коричневый пакет с одеждой Катрин Вестин.
— Зачем тебе ее одежда? — спросила Тильда.
Герлоф опустил взгляд на пакет и сказал:
— Я вспомнил кое-что, когда мы стояли у торфяника. Как приносили людей в жертву.
— Что ты имеешь в виду? Что Катрин Вестин принесли в жертву?
Герлоф некоторое время разглядывал в окно торфяник.
— Я расскажу тебе больше после того, как осмотрю одежду, — наконец ответил он.
Когда они выехали на проселочную дорогу, Тильда сказала:
— Меня встревожил этот разговор.
— Встревожил? — переспросил Герлоф.
— Я тревожусь за Йоакима… И за детей. Такое ощущение, что Вестин верит во все то, о чем мы говорили в кухне.
— Да. Но ему было полезно поговорить. Он все еще горюет по своей жене. Что в этом удивительного?
— То, что он говорит о ней так, как будто она все еще жива… Как будто они скоро встретятся…
Прошло две недели с ограбления дома на пасторском хуторе, прежде чем братья Серелиус снова дали о себе знать. Одним темным декабрьским вечером они просто постучались в дверь к Хенрику, причем выбрав для этого самый неподходящий момент.