По дороге в Кальмар Габриэль заснул. Когда они выехали на шоссе, Ливия заговорила. Но она по-прежнему не спрашивала о Катрин. Вместо этого девочка поинтересовалась, сколько дней осталось до окончания каникул, и рассказала, чем она займется в «нулевке». Ничего важного дочь не сообщила, но Йоаким с удовольствием слушал ее болтовню.
В полдень они были Кальмаре. Дома у Мирьи Рамбе царил беспорядок. Паркетный пол покрывал толстый слой пыли, и хотя в углу гостиной стояла елка, она была без игрушек, и с нее уже начала опадать хвоя.
— Я хотела навестить вас на Рождество, — сказала Мирья Рамбе, встречая их в прихожей, — но у меня, к сожалению, нет вертолета.
Дома был ее бойфренд Ульф, который очень обрадовался приходу детей. Он повел их в кухню показывать торт, который сам готовил.
Йоаким достал из сумки тетрадку и протянул Мирье.
— Спасибо, — сказал он.
— Пригодилась?
— Конечно. Я многое понял.
Мирья Рамбе пролистала тетрадку и сказала:
— Я начала писать ее, когда Катрин сообщила мне, что вы собираетесь купить Олудден.
— Катрин написала в конце пару страниц.
— О чем?
— Мне кажется, она хотела все объяснить.
— Я почитаю, когда вы уедете.
— Я хотел спросить кое-что… Откуда ты столько знаешь о людях, живших на хуторе?
Мирья обратила на Йоакима взгляд, полный грусти.
— Они мне рассказали, — ответила она. — Ты никогда не говорил с покойниками?
Йоаким не знал, что ответить.
— Так все это правда? — проговорил он.
— Кто знает. У призраков своя правда.
— Но то, что ты рассказала о себе, — это правда?
Мирья опустила глаза.
— Более или менее, — ответила она. — В последний раз я виделась с Маркусом в кондитерской в Боргхольме. Потом мы пошли к нему домой. Родители были в отъезде. Оказавшись внутри, он толкнул меня на пол. В том, что случилось, не было никакой романтики, но я не сопротивлялась. Я думала, что так делают все пары. Но когда Маркус поднялся с пола, он боялся встретиться со мной взглядом. Пока я поправляла юбку, он рассказал, что встретил на материке девушку. Они собирались обручиться. Наше прощание — так он назвал то, что случилось.
В комнате воцарилась тишина.
— Так это он был отцом Катрин? — произнес Йоаким после паузы.
Мирья кивнула:
— Он был молод. Развлекся со мной и двинулся дальше.
— Но он не утонул тогда в шторм или…
— Нет, — ответила Мирья. — Но лучше бы он утонул.
Йоаким молчал. Из кухни доносился смех Ливии. Он звучал почти как смех ее мамы в детстве.
— Тебе следовало рассказать Катрин, кто был ее отец, — сказал он наконец. — Она имела право знать.
Мирья фыркнула.
— Мы прекрасно обошлись без него. Я тоже не знала, кто мой отец.
Йоаким сдался.
— У нас для тебя подарки, — сказал он, поднимаясь. — Поможешь их принести из машины?
— Попроси Ульфа, — ответила Мирья. И тут же переспросила: — Подарки для меня?
Бросив взгляд на ее ателье, увешанное солнечными летними пейзажами, Йоаким произнес:
— Именно для тебя.
Пятью часами позже он с детьми уже был в Стокгольме. В отличие от квартиры Мирьи Рамбе, дома у Ингрид, матери Йоакима, было чисто и аккуратно. В городе оказалось почти так же холодно, как и на острове, но ветра почти не ощущалось. Йоаким от этого уже отвык.
— Я получил работу, — сообщил он за ужином.
— На Эланде? — спросила Ингрид.
Он кивнул:
— Мне позвонили вчера. Предложили заменить учителя труда. На первое время подойдет, а дальше посмотрим. По выходным мне еще нужно ремонтировать дом и пристройки, чтобы там можно было жить.
— Будешь сдавать дачникам?
— Может быть. Олуддену нужны человеческие голоса.
После ужина пришло время раздачи подарков. Йоаким протянул Ингрид увесистый продолговатый пакет.
— С Рождеством, мама, — сказал Йоаким. — Мать Катрин сказала, что тебе это пригодится.
Открыв пакет, Ингрид округлила глаза. В руках у нее была одна из труб, спрятанных Рагнаром Давидсоном в маяке.
— Загляни внутрь, — намекнул Йоаким.
Ингрид так и сделала, а потом просунула внутрь трубы пальцы и вытянула свернутый холст. Осторожно развернув его, она увидела зимний пейзаж, написанный маслом.
— Что это? — сказала она с удивлением.
— Это остров в шторм. Картина Торун Рамбе, — пояснил Йоаким.
— Но почему ты отдал ее мне?
— Картин много, почти полсотни. Один рыбак украл их и спрятал в маяке на Олуддене. Они пролежали там тридцать лет.
Ингрид молча разглядывала картину.
— Сколько она может стоить? — спросила она наконец.
— Это не имеет никакого значения.
Вечером Ливия и Габриэль пошли с бабушкой прогуляться, а Йоаким поднялся на второй этаж и подошел к закрытой двери в комнату, которая когда-то была сначала комнатой Этель, а потом и его собственной.
Половины мебели не было, плакаты со стен Ингрид сняла, но в комнате оставались кровать и прикроватный столик, на котором стоял магнитофон. Черный пластмассовый корпус треснул, после того как на одной из вечеринок магнитофон уронили на пол, — но он все еще работал. Йоаким вставил в приемник кассету, присланную парой дней раньше по почте. Отправителем значился Герлоф Давидсон.
Присев на старую кровать, Йоаким нажал клавишу воспроизведения и приготовился слушать рассказ Герлофа.
В три часа пополудни Йоаким вошел в метро.
Он направлялся в Бромму — поздравить сестру с Новым годом. И поговорить с ее убийцей.